Он стоит у окна, глядя на сгущающиеся тучи, но видит не просто надвигающийся ураган. В его сознании буря уже давно бушует, порождая образы разрушения, которые лишь он один способен разглядеть. Ладони, прижатые к холодному стеклу, сжимаются в бессильных кулаках — от кого на самом деле нужно оградить его жену и детей? От ярости стихии, что воет за стенами дома, или от хаоса, что пульсирует у него в висках, грозя вырваться наружу? Каждый раскат грома отзывается в нем эхом внутренней тревоги, стирая грань между реальной угрозой и порождениями его измученного разума.
Он слышит смех детей в соседней комнате — чистый, беззаботный звук, который теперь кажется ему хрупким, как стекло. Этот смех становится для него главным вопросом: является ли он их защитником, готовым грудью встретить любую бурю, или же самой большой опасностью, тихо стоящей в их гостиной? Мысль о том, чтобы запереть двери и окна, борется с еще более страшным желанием — запереться самому, чтобы его демоны не коснулись тех, кого он любит больше жизни. Выбор между сражением с миром и битвой с самим собой парализует его, оставляя стоять в нерешительности на пороге двух апокалипсисов.